Философские ювелирные украшения от Голоты Ивана


Доклад Ростислава меня затронул в одной точке: я давно замечал, что хороших людей от плохих можно отличить лишь по одному существенному признаку: у первых в той или иной мере присутствует безусловная любовь к жизни, - у последних она отсутствует. Даже не любовь, и даже не к жизни. Уважение, почтительность к бытию, понимая под бытием некую сумму жизни и смерти под каким бы видом эта сумма не приподносилась. Левинас в изложении Дымерца говорит о похожем примате любви и уважения к бытию перед нашими познавательными запросами к нему. Конечно же, бытие в позу эгологическому онтологизму он называет красиво Другим, имея, наверное, ввиду, что оно живое и организовано никак не проще нас с Вами, в нем находимых и им определяемых. Конечно же, безусловную любовь Левинас подает как отвечание ("ответствовательность") на властные манифестации Другого, на его иносказательные зовы-призывы. Но суть остается та же: как бы не издевалась над тобой судьба, какой бы убогой и гадкой она не складывалась, не смей отворачиваться от нее, а уважай, внимай, и пытайся восхищаться. Покорствуй, трепетно, и нежно. Ласкайся к бичу гуляющему по спине твоей, так как это бич любви. Признавай господство Другого-Учителя за ним стоящего. Все как по Торе. Только вместо богобоязни - Другогобоязнь сдобренная мазохистским эротизмом метафизического раба-твари.
Здесь казалось бы нет ничего свежего уже после Спинозы и Гегеля, не говоря уж о Пармениде: все они отождествляли Бытие с Благом, которое нужно интеллигибельно любить, а идею зла расценивали как ложную, как следствие недоразумения.
Но Левинас полагает, что все эта традиция - извращенческая, поскольку в корнее ее лежит желание схватить и опредметить Другого, подменить его "освоенным" чарез навешиванье свойств бытием, и тем самым утвердится над Другим в своем превосходстве, убить Другого. Это путь знания, а не отношения-творения, путь дъявольского соблазна быть аки боги, как еще сказал бы подобный товарищ Шестов. Казалось бы это снова уже всем надоевший за прошлое столетие Ницшеанский мотлох в несколько иной словобоболочке, эти же недалекие наезды на Знание, выхолащивающее Чувство-Волю-Отношение, идущие от сквозной гносеологической усталости нашей бедной культуры. Как скудна философская изобретательность современников, можно взвопить! Дерида, который деконструировал все что можно, в том числе и оригинальность-оппозиционность Левинасового ученья о Другом и вписал это ученье в евротрадицию, пишет о том же, о фало-лого центризме.

Но категория Другого любопытна тем ни менее.
Я - есть: это научный факт. Факт и то, что я есть в чем-то ином, отличном от меня. В чем я есть: в природе, в вещи, в истории, или в Боге? Для Левинаса, похоже, нет сомнения относительно того, что я есть не в сущем, а в Существующем, или в Другом. Предположить, что что-то убитое определяет меня для него нонсенс, нарушающий третий закон термодинамики. А если я есть в Другом, то лишь с его, этого Другого, согласия. Стало быть, он об мне знает(подозревает), и у нас с ним - отношения.
Другой как концепт Бога хорош своей неопределенностью. Это не фамильярное панибратское "Ты" Бубера. На ровную ногу можно стать с близким или со знакомым. Но не с Другим. Другой дистанцирован. Он непроницаем до чуждости. Он страшен, но страшен лиш для того, кто ищет знания и отождествления (т.е. - господства). Другой не страшен лишь для готового к безусловной покорности. Это акт преодоления ксенофобии через самоподданство весьма характерен с психологической точки зрения. Бог может казнить, мучить, может убить, ведь его помыслы и силы неисповедимы. Поэтому он Другой, а не Свой. Я чувствую ого отношение ко мне в силу того, что я есть, а значит я есть в отношении. Я сношаем, иными словами. Я не могу никак определить это отношение с той стороны: ничем - ни словом, ни вещью. Чего этот Другой хочет от меня, и чем я ему любопытен - загадка. Но чего-то он хочет, раз мы есть и я так зависим от него. По Дымерцу, отношение это первично к существованию обоих, а стало быть бог Левинаса - не абсолютный и самодостаточный до одури как сфайрос элеатов бог, а относительный, такой релятивный, коммуникативный господь, но без розового равноправия, правда. Остается ли что-то иное для разума в таких условиях кроме как предположить на свой страх и риск, что этот Господин - благорасположен, что он учит, и ведет к лучшему, и что ему вовсе не все равно с какой ноги я сегодня встану с кровати. Есть два выхода из этой ситуации - отрицать существование Другого, смирясь с абсурдом собственного одиночества, (или убивая себя из протеста против абсурда, против несиметричности этих отношений) - либо отдиться этому Другому каков бы он ни был, и чего бы он не хотел. Принять его как неминуемое, как Рок, как родного. Преодолеть отчуждение через акт самоотдачи, через свое обязательство к ответственности. Вот здесь и светится отличие от евротрадиции с ее отождествлением любви и понимания. Осуждение (неприятие, нелюбовь) есть плод непонимания, или, вернее, недоразумения, учит евротрадиция, и тем самым обязывает к поискам понимания, склоняет ждать его как исцеления, "возвращения с себе". Нет, возражает Левинас, именно непонимание есть залог подлинностьи любви. Только любовь к непонятному достойна уважения, поскольку это не есть скрытая любовь к самому лишь себе: последнее уже было бы не любовью, а помешательством.
Очень толерантная доктрина.
Но вот только приходится в этой онтологии отношений не согласиться с оценками Ростислава концепта Третьего как случайного привнесения, сделанного в угоду коньюнктуре. Третий, как представляется, отнюдь не третий лишний в этом предельном тет-а-тете с Господом. Третий - не просто масса посторонних и, наверно, равнодушных свидетелей моих сношений с Другим, и даже не третейский судья. Третий - это недо-Другой: он не такой как я, и в то же время на Другого явно не тянет. Но об этом надо еще подумать.


В общем, был бы интересный доклад, если бы докладчик не прятался за маской пересказчика и немного раскрыл больше свое отношение к вопросу.

 

Все публикации философского клуба

 

Хостинг от uCoz