вход

хроника

клуб

корзина

мейл

к.т.н. И.Кунчуров, И.Срибный
sribny@i.com.ua

 

Вопросы эпистемологии
в философии истории Р.Дж.Коллингвуда

Актуальность темы. Каждому человеку, который занимается изучением философии, исследованием духовных учений, или истории приходится иметь дело с текстами. Будь то тексты Платона, изречения Гераклита Эфесского, свидетельства о раннем скептицизме Пиррона, апокрифические Евангелия, Бхагавад-гита, Даодэцзин или какой-либо другой текст. Перед каждым исследователем возникает проблема философского их осмысления. А отсюда - вопрос: как правильно подойти к познанию текста? И еще - сомнение: а на сколько объективно, точно и полно удалось понять замысел и мысли автора? Особенно, если авторитетные ученые прошлых времен утверждают нечто другое, чем то, что вы смогли осмыслить в источнике. Поэтому тема доклада, в котором рассматриваются вопросы эпистемологии и исторический метод Коллингвуда представляется актуальной.
Сперва уточним использование некоторых далее часто повторяющихся понятий. Это, прежде всего, термины "эпистемология", "философия истории", "историософы".
Употребление слова эпистемология (от греч. наукоучение; наука о знании) вместо более привычного слова гносеология или "теория познания" является характерным для Коллингвуда. Поэтому именно оно используется в названии и тексте доклада.
Другой используемый термин "философия истории" изобрел в восемнадцатом веке Вольтер, который понимал под ним критическую или научную историю, тот способ исторического мышления, когда историк самостоятельно судит о предмете, вместо того чтобы повторять истории, прочитанные из старинных книг. Позже, у других авторов, термин "философия истории" стал обозначать всеобщую или всемирную историю или открытие общих законов, управляющих ходом событий, о которых обязана рассказать история.
У Коллингвуда же термин "философия истории" понимается в двух смыслах: в узком и в широком. В узком смысле он означает необходимость радикального пересмотра философских проблем. В широком смысле термин "философия истории" означает у Коллингвуда, создание новой философии, которая была бы философией истории в широком смысле, т. е. всеохватывающей философией, понятой с исторической точки зрения.
Под термином историософ мы понимаем не философа принадлежавшего некой определенной философской школе и жившего в какое-то определенное время. В широком смысле историософ - человек, известный нам как философ и как историк и внесший свой вклад в развитие эпистемологии философии или истории.
Еще в ХIХ в. большинство историков были убеждены, в эпистемологических постулатах: "история познаваема" и "открываемая история понимается достаточно однозначно". Эти постулаты придавали исследователям большую уверенность в их работе. Поэтому в ХIХ в. историческая мысль относительно редко обращалась на самое себя, а историки изучали прошлое, и его реконструкция не внушала им особых сомнений. Не было особых сомнений и относительно процедур, путем которых достигались исторические результаты.
Что представляла собой старая историография, с которой столкнулся Коллингвуд? Известный французский историк Луи Альфан (1880 - 1950) почти одновременно с "Идеей истории", Коллингвуда написал книгу "Введение в историю". Эта работа Альфана подвела итог старой историографии. В ней Альфан выступил с обоснованием того метода, исторического исследования, которым он, как и многие другие историки, пользовался на протяжении всей своей жизни. Принципы этого метода могут быть поняты уже из оглавления его книги. Это:
"Оценка исторического свидетельства",
"Критика свидетельств и установление фактов",
"Координация фактов",
"Изложение фактов".
Факт для Луи Альфана - это "сообщение источника". Цель истории по Альфану - "спасти от забвения факты прошлого". Поэтому первая и основная задача ученого - установление подлинности документа, в котором, по убеждению Луи Альфана, непосредственно и целиком запечатлена историческая правда. Историк полностью зависит от исторических документов и только от них.
Луи Альфан полагал, что там, где молчат источники, нема и история; где они упрощают, упрощает и она; где они искажают, искажает и историческая наука. Главное же то, что она не импровизирует. Как мы увидим далее, все эти взгляды резко критикует Коллингвуд.
Самым же слабым местом старой позитивистской историографии было игнорирование проблемы прояснения фактов, пояснения смысла и причин происходящих в истории событий. На названные проблемы герменевтики гносеологии и предстояло ответить Коллингвуду. Это стало возможно благодаря тому, что обычно деятельность историософа в практическом аспекте никогда не исчерпывалась только "критикой текстов". Но именно на ней базировались такие известные французские историки, как Шарль Лангуа (1863 - 1929), Шарль Сеньобос (1854 - 1942), тот же Луи Альфан и другие, повторявшие как своего рода заклятие слова историка 19-го века Нюма Дени Фюстель де Куланжа (1830 - 1889): "Тексты, одни только тексты, ничего кроме текстов!"
Но... 19-й век миновал, а с ним миновал и "век философской "невинности" исторической науки. Вопросы эпистемологии остро актуализировались на рубеже ХХ в., особенно после А.Эйнштейна (1879 - 1955).
В это время усилиями теоретиков была продемонстрирована противоречивость и историческая обусловленность самих применяемых историками понятий, когда пришлось задуматься над вопросом о том, какова же действительная роль познающего субъекта, т.е. историка в создании картины прошлого, иначе говоря, когда оказалось все труднее проходить мимо целого комплекса сложнейших методологических проблем эпистемологии. Здесь достаточно вспомнить идеи о противоположности между методом наук о природе и методом наук о культуре немецких философов-неокантианцев Вильгельма Виндельбанда (1848 - 1915) и Генриха Риккерта (1863 - 1936), впоследствии смягченной последним до различия. Заметим, что в отношении методологии познания их можно считать теоретическими предшественниками Коллингвуда. Вспомним и теорию "идеальных типов", "исследовательских утопий", создаваемых историками для изучения и реконструкции прошлого - речь идет об учении немецкого социолога и историка Макса Вебера (1864 - 1920); далее - учение итальянского историка Бенедетто Кроче (1866 - 1932) и голландского историка Иоганна Хейзинги (1872 - 1945) об историческом познании как особом роде самосознания цивилизации; затем - развитый и постулированный с наибольшей последовательностью немецким философом Освальдом Шпенглером (1880 - 1936) тезис о принципиальной невозможности взаимопроникновения различных культур - замкнутых в себе "монад", обладающих глубокой специфичностью.
Как сообщает критика, такие авторитеты американской историографии, как Чарльз Остин Бирд (1874 - 1948) и Карл Лотус Беккер (1873 - 1945) поддались влиянию упомянутых выше теорий и полагали, что историческое познание произвольно и лишено всякой научности. Что историк творит совершенно субъективно, не реально воспроизводит факты прошлого, а создает их, исходя из собственных идей и представлений своего времени.
Это позволяет заключить, что возникшее направление - "презентизм", характеризовалось жесткой детерминированностью представлений о прошлом. Эта детерминированность якобы обуславливалась: во-первых влиянием современности на историка, а во-вторых его мировоззрением, и в итоге - зависимостью, исключающей объективность и научность исторических знаний.
Со всем эти наследием и пришлось иметь дело историософам начала ХХ в. В противовес этой "истории на коротком дыхании", затрагивающей, собственно, лишь "рябь на поверхности", такие историософы, как Коллингвуд, Люсьен Февр (1878 -1958), Марк Блок (1886 - 1944) и другие выдвигали идеал истории которая смотрела в самую суть проблемы.
Если же говорить об отличиях в подходах между Коллингвудом и этими авторами к идеалу истории, то важнейшим нам представляется то, что Коллингвуд акцентировал внимание на самом существенном для обеспечения глубины познания - на историческом методе. А французские историософы Люсьен Февр (1878 -1958) и Марк Блок (1886 - 1944) больше акцентировали внимание на идее синтеза различных методов исследования. В вопросах же основ методологии и они, и Коллингвуд, уделяли основное внимание правильному мышлению историка.
Рассмотрев проблемы, с которыми пришлось столкнуться Коллингвуду, перейдем к его личности, а затем и к его блестящей работе "Идея истории".
Известно, что Робин Джордж Коллингвуд родился в Англии в 1889 году, умер в 1943, прожил всего 54 года, преподавал философию в Оксфорде, занимался археологией и оставил после себя немало трудов. Сам же Коллингвуд утверждал, что биография ученого - история его идей. Какое же идейное наследие оставил после себя Коллингвуд?
"Философский энциклопедический словарь" пишет, что Коллингвуд - английский философ-неогегельянец, археолог и историк древней Британии, что философия по Коллингвуду, есть самоосознание исторического мышления, что его логика вопроса и ответа оказала влияние на совр. философскую герменевтику. Кроме того, указывается, что как буржуазный демократ и антифашист Коллингвуд подверг резкой критике гегелевский культ государства, в котором видел духовную опору тоталитаризма [3, с. 266].
А в послесловии М.А.Кисселя к [1] сообщается, что Коллингвуд примыкает к традиции гегельянского идеализма, а сама книга заслуживает внимания как мастерски сделанное резюме того течения буржуазной мысли, которое получило название "критической философии истории".
Иногда Коллингвуда относят к школе Томаса Хилла Грина (1836 - 1882), английского философа - идеалиста, который выступал против позитивизма, натурализма, эмпирических традиций, идущих от Локка и Юма, и возглавил школу, которую называли "неогегельянской".
О школе Грина Коллингвуд писал в своей "Автобиографии" следующее: "Философские тенденции, характерные для этой школы, ее противники обозначали термином "гегельянство". Это наименование отвергалось, и вполне справедливо, самой школой" [1, с. 330]. Там же, в "Автобиографии" Коллингвуд скромно и достаточно точно называет себя "человеком, делом которого было мыслить" и сообщает о себе, что не существовало такой классификационной рубрикации, куда можно было бы отнести философа, который пройдя тщательную подготовку в школе "реализма", восстал против нее и пришел к собственным выводам, совершенно непохожим, однако, на то, чему учила школа Грина. Но именно к этой школе и стали, как он обнаружил, причислять Коллингвуда, вопреки его протестам.
Исходя из этого, отнесение Коллингвуда к школе Грина или причисление его к идеалистам-неогегельянцам вряд ли является обоснованным. Этот же вывод подтверждает анализ историософии Коллингвуда.
Имеются и другие нападки на Коллингвуда. Например: "Противоречие между ученым-исследователем и теоретиком-методологом поражает и в другом известном историке - англичанине Р.Коллингвуде. С трудом верится, что автор "Идеи истории", пафос которой - в отрицании возможности истории как науки, и археолог, автор серьезных и вполне реалистических работ о древней Британии - один и тот же человек! [2, с. 190]. Итак, Коллингвуд выглядит этаким буржуазным ученым, недопонимающим и отрицающим историю как объективную науку. На самом же деле Коллингвуд утверждал, что история - наука: "Наука - это поиск, и в этом смысле история - наука" [1, с. 13]. Более того, первой характеризующей историю особенностью, он называл ее научность.
В действительности же, Коллингвуд не относил историю к естественным наукам (ибо ясно, что она таковой не является) и, следуя за немецким философом Генрихом Риккертом (1863 - 1936), противопоставлял метод истории методу естественных наук. И направлял все свои усилия, что бы история стала наукой.
Об основной работе "Идея истории" Коллингвуда. В "Идее истории" Коллингвуд, рассматривая вопросы теории познания - эпистемологии, анализирует взгляды всех выдающихся историков (по странам), начиная с незапамятных времен теократической истории и мифа, через Геродота, Фукидида и т.д.), включая современных ему авторов.
В процессе анализа он подробно рассматривает исторические "ступени и этапы" развития европейской философии истории или историософии. При этом определяется вклад или регресс каждого рассмотренного историософа в развитие "теории познания" - эпистемологии.
Но, что же Коллингвуд полагал основой эпистемологии? Вряд ли будет ошибкой сказать, что это - самопознание, которое проясняет онтологические основы, то есть основы бытия человека. Можно также утверждать, что Коллингвуд полагал самопознание основой осуществления цели истории которую он видел в достижении человеком свободы.
С другой стороны, не менее верно утверждать, что в самопознании человека Коллингвуд видел и саму цель истории. Так, задавая важнейший вопрос: "для чего нужна история?", он пишет: "Ответ мой таков: история - "для" человеческого самопознания". И поясняет: "Человеку важно познать самого себя, причем под познанием самого себя понимается не только познание человеком его личных особенностей, его отличий от других людей, но и познание им своей человеческой природы. Познание самого себя означает во-первых, познание сущности человека вообще, во-вторых, познание типа человека, к которому вы принадлежите, в-третьих, познание того, чем являетесь именно вы и никто другой. Познание самого себя означает познание того, что вы в состоянии сделать, а так как никто не может знать этого, не пытаясь действовать, то единственный ключ к ответу на вопрос, что может сделать человек, лежит в его прошлых действиях. Ценность истории поэтому и заключается в том, что благодаря ей мы узнаем, что человек сделал, и тем самым - что он собой представляет" [1, с. 14].
В другом месте Коллингвуд пишет: "Человек желает познать все, он желает познать и самого себя. И сам он не только один из объектов (а для него самого, может быть, и наиболее интересный), который он хочет познать. Без определенного познания самого себя его знание всего остального несовершенно, ибо познание чего бы то ни было без осознания самого этого познания - только полузнание, а осознавать, что я знаю, значит познавать самого себя. Самопознание желательно и важно для человека не только ради него самого, но и как условие, без которого невозможно критически оценить и надежно обосновать другое знание" [1, с. 195 - 196]. И далее: "Самопознание в данном контексте означает не знание о телесной природе человека и даже не познание им таких сторон его духа, как ощущения, чувства, эмоции. Это - познание его познавательных способностей, его мышления, понимания или разума. Как достигается такое знание? Приобретение его кажется очень легким делом до тех пор, пока мы серьезно не задумываемся над ним, а затем оно кажется уже таким трудным, что мы склонны считать его вообще невозможным" [1, с. 196].
Проиллюстрировав на примере самопознания проблему невозможности применения в нем метода естественных наук, Коллингвуд поясняет, что мысли о невозможности самопознания и исторического познания, возникают у людей только от отчаяния. Они сталкиваются с ситуацией, при которой метод естественных наук, то есть метод, применявшийся при изучении разума, потерпел крах, и не могут представить себе какого-нибудь другого.
Нечто подобное произошло и с попытками применить метод естественных наук для исторических исследований.
Понятие истории у Коллингвуда. Наиболее общее содержание истории по Коллингвуду заключается в том, что она состоит в концентрации мысли на чем-то таком, чего мы не знаем и в попытке его понять. Однако с точки зрения способа, того как создается историческая наука, история по Коллингвуду есть интерпретация фактических данных.
Коллингвуд рассматривает четыре особенности истории, к которым относит следующие: 1) научность (под чем Коллингвуд понимает ее связь с постановкой вопросов); 2) гуманистичность (т. е. наличие вопросов о сделанном людьми в определенные моменты прошлого); 3) рациональность (обоснование ответов, даваемыех ею на поставленные вопросы, а именно - обращение к источнику); 4) история служит самопознанию человека, т.е. существует для того, чтобы, на основании прошлых деянияй человека рассказать ему, кто он таков.
Вместе с тем, в понимании Коллингвуда история фундаментально отличается от естественных наук следующим. Она не дана в непосредственном опыте чувственного восприятия. К утверждает, что историк никогда не может непосредственно познакомиться с предметом своих исследований, потому, что этот предмет - прошлое. Его составляют события, которые уже свершились и которые уже больше невозможно наблюдать.
В связи с этим перед историософами, возникла проблема, которую одним из первых поставил в конце 19-го века немецкий историк и социолог Георг Зиммель (1858 - 1919). Зиммеля интересовал вопрос: как могут субъективные картины, созданные умом историка, проецироваться в прошлое и расцениваться как описание того, что же произошло в действительности? Коллингвуд пишет, что Зиммель ее рассматривал, но решить ее не смог.
По Коллингвуду ответ на этот вопрос принадлежит "одинокому и непризнанному гению" - Дильтею, который рассматривал этот вопрос в труде "Введение в науки о духе" еще до Зиммеля. Более того: "В последующих очерках он (Дильтей) ставил вопрос, каким образом, познавая прошлое, историк в действительности выполняет свою умственную работу, начиная фактически с документов и других данных, которые сами по себе прошлого не открывают. Эти данные, отвечает он, служат ему только поводом для воссоздания в его собственном сознании духовной деятельности, которая некогда породила их. Именно благодаря собственной духовной жизни, в зависимости от ее внутреннего богатства, он может вдохнуть жизнь в мертвые материалы, лежащие перед ним" [1, с. 165].
Параллельно может возникнуть и вопрос: значит ли это, что по Коллингвуду объектом истории являются не события, не факты, а мысли? Да. Коллингвуд утверждает, что объектом истории, подлежащим открытию является не просто событие, а выражаемая им мысль. Открытие этой мысли тождественно ее пониманию.
Так что, при таком подходе история не имеет причин?, или что термин "причина" неуместен при описании исторических событий? Отстаивая исторический метод, Коллингвуд утверждает, что все это означает, не то, что такой термин, как "причина" неуместен при описании исторических событий, а только, то что он используется в истории в особом смысле. И поясняет это следующим примером: "Когда натуралист спрашивает: "Почему этот кусочек лакмусовой бумаги стал розовым?" - то его вопрос имеет следующий смысл: "При каких обстоятельствах кусочки лакмусовой бумаги розовеют?" Когда историк спрашивает: "Почему Брут убил Цезаря?", - то его вопрос сводится к следующему: "Каковы были мысли Брута, заставившие его принять решение об убийстве Цезаря?" [1, с. 204].
Коллингвуд утверждает, что история не является, как ее часто представляют себе, рассказом о последовательности событий или же описанием изменений. В отличие от естествоиспытателя историк вообще не занимается событиями как таковыми, взятыми сами по себе, а занимается только теми событиями, которые представляют собой внешнее выражение мысли. И ими только в той мере, в какой они выражают мысли. Иначе говоря, историк занят только мыслями. События являются внешним выражением мыслей и занимают историка лишь в той мере, в которой они раскрывают перед ним мысли, являющиеся предметом его научного поиска.
Историки раскрывают состояние человеческого духа в его историческом развитии до границ их собственного времени.
Коллингвуд рассматривает историю как знание, основанное на выводах. Он утверждает, что историческое знание - знание того, что дух совершил в прошлом, и в то же самое время -воспроизведение его действий, увековечение деяний прошлого в настоящем.
На поставленный им же вопрос о том, как историк воспринимает мысли, которые он пытается открыть, Коллингвуд отвечает, что достигается это только одним способом: историк воспроизводит их в своем собственном сознании.
Отсюда определение Коллингвудом истории как воспроизведения мысли прошлого в сознании историка.
Итак, предметом научной истории философии и истории вообще являются лежащие в основе исторических событий мысли людей, которые совершили эти события. Историк, проведя грань между внешней и внутренней стороной события, обращается к своей цели, - к познанию внутренней стороны. Работа историка может начаться с выявления внешней стороны события, но она никогда этим не завершается. Историк всегда обязан помнить, что событие было действием и что его главная задача - мысленное проникновение в это действие. Это проникновение имеет своей целью познание мысли того, кто его предпринял.
Выяснением этих мыслей исторических персонажей и занимается историк. При этом человек, "проигравший" мысли исторического персонажа, напр. Юлия Цезаря, не становится этим персонажем, - утверждает Коллингвуд, - а напротив остается самим собой и знает, что он не что иное, как он сам.
Основой исторического понимания и воспроизведения мыслей исторических персонажей является возможность сонастройки мышления историка с этим персонажем. По итальянскому историку Бенедетто Кроче (1866 - 1952), повлиявшему на эпистомологические взгляды Коллингвуда, возможность сонастройки мышления определяется общечеловеческой гомогенностью идей, типологической общностью реакций на те или иные события, общностью основополагающих понятий, таких как "человек", "жизнь", "смерть", "могущественный" и т.д. Поэтому Коллингвуд утверждает, что не правы и заблуждаются те, кто полагает, что древние в силу того, что они жили в иное время имели такие особенности, из-за которых нам, живущим в другую эпоху, не понять их мыслей.
После утверждения общечеловеческой гомогенности идей, Коллингвуд делает следующий шаг - и утверждает общность, гомогенность истории и исторической мысли. Он пишет, что процесс исторической мысли гомогенен с самим историческим процессом, ибо они оба - процессы мысли.
Анализируя ошибки в эпистемологии, Коллингвуд иллюстрирует возможность познания и следующим примером. Он пишет, что Освальд Шпенглер понял различие между современной математикой и математикой греков. Но связывая кажую из этих математик с ее исторической эпохой, Шпенглер сделал логически неизбежный вывод из ложного отождествления исторического и природного процессов, утверждая, что для нас греческая математика должна быть не только чуждой, но и непонятной. На самом же деле мы не только достаточно легко понимаем греческую математику - на ней основывается и наша собственная математика - заключает Коллингвуд.

II
Кроме своего историософского подхода Коллингвуд рассматривает и другие подходы к истории философии.
Так, Коллингвуд, анализируя историографический опыт Кроче, выделяет следующие три вида "псевдоистории" философии: "хронику", "филологическую историю" и "романтическую или поэтическую" историю. В чем их суть?
Хроника вместо истории философии. Коллингвуд называет хроникой свидетельства, которые мы не понимаем. Он поясняет это тем, что всякая история становится хроникой, когда о ней говорит человек, неспособный воссоздать мысли и переживания ее действующих лиц. Коллингвуд называет хронику - телом истории, из которой ушел дух или трупом истории. Такой, например, предстает история философии у человека, который не понимает мысли философов, о которых он пишет. Но для того, чтобы существовала хроника, должна, прежде всего, быть история.
Вторым видом "псевдоистории" является "филологическая история". Это тип истории, при котором акцент делается на накопление документов и эрудицию. Коллингвуд полагает эту работу полезной. Однако не считает ее историей. В ней отсутствует критика, нет интерпретации и воспроизведения опыта прошлого в сознании историка.
Третий вид "псевдоистории" - романтическая, поэтическая или "эмоциональная (патриотическая) история". Коллингвуд пишет о ней, что она является другой крайностью, которая возникает из чрезмерной реакции на претензии эрудиции отождествлять себя с историей. Эрудиту не достает живого отношения к предмету, которое выражается, прежде всего, в чувстве страсти. Однако одностороннее акцентирование чувства или страсти ведет ко второму типу псевдоистории - романтической или поэтической истории. Ее подлинной целью является не открытие истины в прошлом, а выражение чувств автора в отношении прошлого. Сюда относится патриотическая история, партийная история, история, вдохновляемая либеральными, гуманитарными или социалистическими идеалами. Это также любой вид истории, главной задачей которой является прославление историком своего предмета, то есть выражение любви или восхищения, или же его развенчание - выражение ненависти и презрения к нему.
Таким образом, во всех трех видах "псевдоистории", рассмотренных Коллингвудом следом за Кроче, отсутствует адекватное отображение истории мысли, а, следовательно, они не являются подлинной историей философии - историософией.
Особое внимание Коллингвуд постоянно уделяет критике метода "ножниц и клея" или "истории ножниц и клея", как он ее называет. Этот метод базируется на:
1. Переводе с языка источника на язык исследователя.
2. Транскрибировании (транскрипции).
3. Компиляции из источников и авторитетов.
Коллингвуд поясняет особенности истории ножниц и клея тем, что историк в ней имеет дело с уже готовыми утверждениями, и проблема, которую он решает, сводится к принятию либо отбрасыванию этих утверждений. В случае принятия, историк просто включает их в качестве собственного компонента своего исторического знания. Коллингвуд поясняет, что для историка этого направления история означает простое повторение утверждений, которые другие люди сделали до него.
Вопрос о достоверности источников решается в "истории клея и ножниц" путем исторической критики следующим образом. Коллингвуд пишет, что если историческая критика приведет исследователя к отрицательному выводу о недостоверности определенного утверждения или автора, то такой вывод запретит ему принять данное свидетельство. Положительный же вывод говорит только то, что человек, высказавший определенное положение, не слывет невеждой или обманщиком, а самое положение лишено явных признаков неистинности. Поэтому при положительном заключении, самое большее, что оно может дать историку, так это nihil obstat (лат. - "ничто не мешает"). Однако свидетельство все равно может быть неистинным, а человек, высказавший его, хотя и может быть знающим авторитетом, в данном конкретном случае мог стать жертвой ложной информации о сообщенных им фактах, непонимания их. Или же мог действовать, желая скрыть или исказить известную ему истину или то, что он принимал за истину.
Впрочем, метод клея и ножниц уже отжил своё, хотя исторически и продолжает своё существование.
Коллингвуд утверждает, что революция, низложившая принцип "истории ножниц и клея" и заменившая его принципами научной истории, была осознана всеми. Эти глубокие изменения в понимании исторического метода он иллюстрирует сменой образов сыщика Шерлока Холмса, который лазил по месту преступления с лупой, сменившим его, склонным к чистому мышлению, не менее популярным образом Эркюля Пуаро. Ибо, по мнению Коллингвуда, секрет работы и детектива и историка заключается в использовании маленьких серых клеточек.
К методу "ножниц и клея" прилегает следующая классификация двух связанных между собой и взаимодополняющих одна другую видов истории, практику которых Коллингвуд постоянно критикует. К ней он относит:
Историю, занимающуюся выяснением и накоплением событий и историю, занятую построением классификационных схем и выяснением исторических законов, которые описывают эти события.
Да, Коллингвуд признает магическую привлекательность и гипнотизирующее действие исторических классификаций и законов, но отрицает их значение в виду, во-первых, их произвольности, ведь ум человека достаточно изощрен, а исторических событий достаточно, что бы придумать какие угодно законы, - полагает Коллингвуд
А во-вторых, причиной неприятия им "истории законов" является то, что она теряет свою конкретность и без фактов превращается в нечто абстрактное, то есть перестает быть собственно историей. Это относится ко всем историческим законам, будь то законы, которые провозгласили Гегель, Маркс, Тойнби, Шпенглер, или кто-либо другой.
Коллингвуд поясняет причины возникновения "научной истории философских систем, классификаций и законов", если ее так можно назвать, следующим. Обладающие способностью к мышлению представители "истории ножниц и клея", испытывают отвращение к простому переписыванию утверждений. Поэтому в поисках применения своих мыслительных способностей они изобретают систему классификационных ячеек для упорядочения своей эрудиции. Коллингвуд утверждает: "Так возникают все те схемы и шаблоны, под которые история вновь и вновь позволяет себя подогнать людям, действующим с поразительным искусством, таким как Вико, с его учением об исторических циклах, основанном на греко-римских спекуляциях, Кант, с его парадигмой "универсальной истории с космополитической точки зрения", Гегель, мысливший вслед за Кантом "универсальную историю как прогрессирующую реализацию состояния человеческой свободы, Конт и Маркс, два великих человека, каждый из которых развил идею Гегеля, и т.д. вплоть до Флиндерса Петри, Освальда Шпенглера и Арнольда Тойнби в наши дни, близких по духу скорее Вико, чем Гегелю" [1, с. 251].
Изучение внешних связей между объектами в истории Коллингвуд полагает псевдоконцепцией, которую он считает не только заразной болезнью современных теорий истории, но и постоянной угрозой самой истории. И если историки поддаются ей, то они не занимаются собственным делом - проникновением во внутренний мир исторических деятелей, действия которых они изучают. Они лишь ограничиваются определением внешних обстоятельств этих действий, т.е. теми вещами, которые могут изучаться статистически. Эти статистические обобщения фактов для истории Коллингвуд полагает "хорошим слугой, но плохим господином". Они ничего не дают историку сами по себе, если с их помощью не выявлена мысль, которая стоит за названными обобщениями.
В этой связи с этим видом истории интересна следующая критика Коллингвудом учения Освальда Шпенглера. Коллингвуд пишет, что теория Шпенглера носит открыто позитивистский характер. В ней история как таковая заменена морфологией истории, натуралистической наукой, ценность которой заключается во внешнем анализе, в открытии общих законов и, что является главным свойством неисторической мысли, - в претензиях на предсказание будущего, якобы основывающиеся на научных принципах. Коллингвуд делает вывод, что теория Шпенглера вполне сознательно и последовательно стремится изгнать из истории все то, что и делает ее историей, заменить всюду исторические принципы натуралистическими. Кроме того, Коллингвуд обвиняет Шпенглера в "забывчивости", за которой, по его мнению, скрывается недобросовестность и прямая подтасовка фактов.
Об иных причинах возникновения "научной истории философских систем, классификаций и законов", если ее так можно назвать, Коллингвуд саркастически утверждает, что эта история оказалась совсем не трудной для любого ученого, который имеет живой ум и интерес к тяжелой работе. Ибо уже не было необходимости собирать все известные историкам факты. Выяснилось, что в любой достаточно большой их подборке можно обнаружить изобилие различных закономерностей. экстраполяция которых в отдаленное прошлое, о котором было известно очень мало, и в будущее, о котором вообще ничего не было известно, могла дать представителю "научной" истории как раз то ощущение собственного могущества, которое обычно отсутствует у историка "клея и ножниц".
О познании этих классификационных схем "законов истории" Коллингвуд утверждает, что все это было просто самообманом. Он полагает эти законы произвольными и объясняет их принятие не их научной убедительностью, а тем, что они превратились в нечто подобное вероучению. Последователей этих законов Коллингвуд уподобляет религиозной общине, которая может и не считать себя таковой. В качестве примера он приводит контизм. К рассматривает два вида исторических схем подобного типа. Первый - те, которые как бы обретают магическое значение, создав некую фокусную точку эмоций и служат стимулом действий. Второй - те, которые имеют некоторую развлекательную ценность, немаловажную в жизни усталого от однообразной работы историка "ножниц и клея".
По Коллингвуду, методология научной истории должна основываться на историческом мышлении, которое он определяет как способ, с помощью которого можно открыть мысли, выраженные в индивидуальных действиях и воспроизвести в самом себе весь процесс принятия решения по исследуемому вопросу.
По Коллингвуду, "научный историк" интересуется, или, по крайней мере, должен интересоваться прежде всего смыслом (идеей) исторического свидетельства, а не его ложностью или правдивостью. Этим он существенно отличается от историка "клея и ножниц", для которого вопрос истинности свидетельства является основным.
Значение для научной истории имеют не события, а основания. Основаниями могут быть не только литературные источники, но и результаты раскопок, описания событий, которые, казалось бы, не относятся к данному вопросу, но при тщательном рассмотрении позволяют сделать выводы, важные для ответа на поставленный историософский вопрос. Коллингвуд утверждает, что если история означает научную историю, то термин "источник" должен быть заменнен термином "основание".
Аналогично, сталкиваясь с готовым суждением, научный историк никогда не задаёт себе вопросы о ложности данного суждения, - или же, иначе говоря, о том, должен ли он включать данное суждение в его собственную историю этого предмета. Он задает другие вопросы, смысл которых касается выяснения смысла суждения, того что он означает. Иными словами, исследователь, прежде всего, должен быть ориентирован на поиск мотивов, причин факта, а не его достоверности. Достоверность же или недостоверность факта, хотя и может служить основанием для выводов,- никогда не может быть приоритетом исследования.
С другой стороны Коллингвуд понимает, что обогащение исторического знания осуществляется в основном за счет отыскания способов того, как использовать в качестве свидетельства для исторического доказательства тот или иной воспринимаемый факт, который историки до сего времени считали бесполезным. При этом каждый новый факт, добавляемый к массе старых, предполагает необходимость полного пересмотра прежних знаний.
Таким образом, откровенное исследование назначения и смысла истории подводит к возможности, или даже необходимости определения основных этапов исторического метода, который основывается на историческом мышлении как рефлексии (мысли о мысли) в области научной истории.
Во-первых. Необходимо уяснить, какую задачу мы хотим решить. Это уяснение должно предшествовать историческому поиску.
Во-вторых. Следует осмыслить ситуацию, в которой находился исторический персонаж и представить какой она ему казалась.
В-третьих. Нужно представить себя на его месте и подумать как себя вести.
В-четвертых. Нужно углубить поиск возможных альтернатив решения и осознать причины выбора одного из них.
Пятым этапом является правильная постановка тех вопросов, то есть вопросов, приближающих к решению поставленной задачи - исторической реставрации событий в нужной последовательности. А это значит - размышление над поступками и рефлексия над мыслями исторического персонажа.
По определению Коллингвуда доктрины философа являются ответами на вопросы, которые он задает самому себе. Более того: каждый человек может понять любую философскую доктрину, если сумеет понять те вопросы, на которые она отвечает. Причем эти вопросы не обязательно должны принадлежать ему самому и даже могут существенно отличаться от его взглядов. Отсюда - возможность участия философа в дискуссиях по вопросам, которые поставлены не им.
Коллингвуд утверждает, что совершенно недостаточно иметь только набор вопросов, охватывающих все поле исследования и задавать их в произвольной последовательности. Необходим правильный порядок постановки вопросов. Коллингвуд ссылается при этом на Декарта, который, будучи одним из трех великих мастеров логики постановки вопроса, подчеркивал эту мысль и полагал ее кардинальным принципом научного метода. Двумя другими великими мастерами логики постановки вопроса, были Сократ и Ф.Бэкон.
По Коллингвуду, в истории знание достигается предложенной Ф.Бэконом "допросом", как и в естественных науках. Естествоиспытатель должен, как утверждал Ф.Бэкон, "допрашивать Природу". Эти вопросы Коллингвуд уподобляет криминальному расследованию, которое он иллюстрирует интересной психологическим анализом детективной историей "Кто убил Джона Доу?"
Коллингвуд ставит гносеологическую проблему достоверности доказательств исторического вывода. Она обусловлена тем, что существуют разные виды доказательств. В точных науках (потому они и "точные" - А.) - нельзя отрицать выводы, признав логические посылки. Коллингвуд полагает, что в индуктивных науках ситуация иная, а доказательство только может оправдать утвердительный вывод, если его хотят сделать. Поэтому Коллингвуд утверждает недостаточность автономности или креативности науки и отстаивает необходимость ее убедительности и объективности. Ее выводы должны представляться необходимыми каждому, кто может и хочет рассмотреть те основания, на которых она основывается, и самостоятельно прийти к тем выводам, к которым они ведут.
По Коллингвуду основанием истории является синтез двух вещей - свидетельства и критики, которые, по его мнению, только и существуют в этом синтезе.
Рассматривая распространенную мысль, что история - не точная наука, Коллингвуд пишет, что смысл данного положения, по его мнению, заключается в том, что в истории никакое доказательство никогда не может вывести заключение с той степенью убедительности, которая характерна для точной науки. В данном утверждении подразумевается, что исторический вывод никогда не обладает доказательностью. В лучшем случае можно только считать историческое заключение логически допустимым, вероятным. Коллингвуд утверждает, что в действительности эта максима является истиной чего-то совершенно иного, а именно "истории клея и ножниц".
В целом же идея Коллингвуда по решению эпистемологического вопроса о неоспоримости исторического вывода заключается в том, что бы научиться самому доказывать подобным образом и посмотреть, что из этого выйдет. Тем же, кто этого не умеет делать, Коллингвуд рекомендует прислушаться к словам тех, кто сам проделал эту работу.
По Коллингвуду, достоверность исторического вывода обеспечивается возможностью проигрывания данной исторической ситуации другими экспертами, исходящими из тех же принципов, что и предложивший новое объяснение историк, если при этом соблюдаются два условия.
Первое условие - если не обнаружатся противоречия с видением проблемы в целом, то такому объяснению дается "добро". Коллингвуд спрашивает: "Каким путем мы можем убедиться в истинности принципов нашего мышления?" - и отвечает: "Только продолжая мыслить в соответствии с ними и наблюдая, не возникает ли неопровержимая критика этих принципов в ходе нашей работы" [1, с. 219].
Второе важное условие принятия исторического вывода - "сеть, сконструированная в воображении". Она объясняет большее число важных фактов, чем имелось до этого. Коллингвуд пишет, что она значительно более крепка, чем это кажется, и поэтому сама по себе может использоваться как критерий, с помощью которого возможно определить, являются ли те или иные сообщаемые факты истинными.
Коллингвуд поясняет это следующим ясным примером: "Светоний говорит мне, что Нерон одно время намеревался убрать римские легионы из Британии. Я отвергаю это свидетельство Светония не потому, что какой-нибудь совершенный источник явно противоречит ему, ибо, конечно, у меня нет таких источников. Я отвергаю его, ибо, реконструируя политику Нерона по сочинениям Тацита, я не могу считать, что Светоний прав. И если мне заметят, что я просто предпочитаю Тацита Светонию, то я это признаю. Но само мое предпочтение объясняется тем, что я могу включить то, о чем поведал Тацит, в собственную связанную и цельную картину событий и не могу этого сделать с рассказом Светония" [1, с. 233].
Таким образом, следуя Коллингвуду, можно утверждать, что в подлинной истории нет места для просто вероятного или просто возможного. Она разрешает историку утверждать только то, что обязывают его утверждать находящиеся в его распоряжении понятые им факты.
"Отрицания" в учении Коллингвуда. Коллингвуд весьма категоричен. С этой точки зрения интересно следующее его утверждение о людях, которые воздерживаются от публикаций: "Они это делают потому, что, либо сознают, что им нечего сказать, либо потому, что понимают свою неспособность сказать что-нибудь. Если же при этом приводятся другие причины, то лишь для того, чтобы пустить пыль в глаза другим или самим себе" [1, с. 333]. Что ж, и великим иногда свойственна излишняя категоричность.
Среди прочих категорических отрицаний у Коллингвуда по вопросам эпистемологии наиболее существенны следующие четыре:
1) "Фобия" к методологии естественных наук как неприменимой к истории, подменяющей историческое мышление и приводящей к неправильному пониманию задач истории.
2) Отрицание законов истории как произвольных и т.п. (о чем уже сказано выше).
3) Резкое неприятие Коллингвудом психологии, которая пользуется методологией естественных наук, рассматривает человека как животное, а претендует на исследование "духа", а не "души". Здесь следует помнить, что Коллингвуд ведет речь, прежде всего, о психологии З.Фрейда (1856 - 1939) и о позитивизме Уильяма Джеймса (1842 - 1910). Действительно, объяснение мыслей и поступков исторических персонажей с позиций фрейдизма, более искажало бы, чем приближало поиск решения о развитии духа. Что касается психологии прагматика Уильяма Джеймса, то, по Коллингвуду, книга Джеймса "Разнообразие религиозного опыта" ничего не прояснила, несмотря на обещания этого великого философа и психолога.
4) И, наконец, резкое неприятие Коллингвудом футурологических прогнозов историков как не соответствующих задачам истории пережитков апокалиптической христианской методологии. Кроме того, Коллингвуд видел в футурологических прогнозах метод предсказания, не соответствующий реальным способностям или возможностям историка адекватно "проигрывать", т.е. внутренне проживать будущее.
Эти отрицания, как и изложенное эпистемологическое учение Коллингвуда, позволяют сделать следующие выводы.
1. Коллингвуда, избегающего "узких догм", волновала не столько экзистенционально-онтологическая проблема: "что является определяющим в истории?", сколько эпистемология и возможные методы эффективного глубокого историософского познания. Его интересовало само решение проблемы гносеологии, которое связано с пониманием актуальности выявления психологического начала в герменевтических вопросах эпистемологии историософии, а также границ однозначности и плюрализма в ее объяснении.
2. Коллингвуд правильно схватывает самую суть проблем, наиболее значимые идеи, и противопоставляет главное и существенное тому, что представляется ему второстепенным и, более того, опасным и ненужным в исторических изысканиях. Это относится, например, к "истории классификаций и законов".
Вместе с тем, его подход и историческая ограниченность его знаний не позволяет ему "заглянуть в будущее". Не веря в самую возможность футурологических прогнозов, то есть в возможность исторического предвидения, он не смог адекватно оценить возможности гуманистической психологии, как она представлена, например, в учении Абрахама Маслоу.
С нашей точки зрения метод исторического мышления, который утверждает Коллингвуд, является для человечества наиболее перспективным. Ибо он - та основа познания достижений гения человеческого духа, которая открывается при изучении великих историософских свидетельств, будь то Евангелия, изречения Гераклита Эфесского, свидетельства о раннем скептицизме Пиррона, Бхагавад-гита, Даодэцзин или какой-либо другой текст.
3. Сопоставив слова Коллингвуда о самопознании как о герменевтической основе эпистемологии со сказанным им о гомогенности идей как основе исторического познания, можно сделать следующий неожиданный важный вывод. Тот, кто не имеет представления о соответствующем духовном опыте самопознания не может правильно понять и толковать тексты, которые писал человек, реализовавший уровень самопознания; поэтому, для правильного толкования философских, а особенно мистических текстов, необходимо иметь духовный опыт самопознания, соответствующий опыту авторов этих текстов, или достаточно глубокое представление об этом опыте.

Список литературы

1. Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. /Перевод и ком. Ю.А.Асеева, статья М.А.Кисселя. - М.: "Наука", 1980. - 488 с. - (Памятники исторической мысли).
2. Марк Блок. Апология истории или Ремесло историка. М.: "Наука", 1986. - 256 с. - (Памятники исторической мысли).
3. Философский энциклопедический словарь /Редкол.: С.С.Аверинцев, Э.А. Араб-Оглы, Л.Ф. Ильичёв и др. - 2-е изд. - М.: Сов. Энциклопедия, 1989. -815 с. ISBN 5-85270-030-4.

 


Философский клуб "Минерва" 07.2001.

Хостинг от uCoz