СТАРАЯ СКРИПКА
В придорожном трактире, неподалеку от большого города, было многолюдно,
раздавались звуки скрипки, и музыкант, вспотевший от жары, протирал потные
руки грязным носовым платком. Причиной такого наплыва посетителей была
зарплата, выданная накануне работникам местной пивоварни. Официантки не
успевали разносить по столикам огромные кружки пива. Захмелевшие мужчины,
заказывая Скрипачу песни, подпевали заплетающимися языками, не попадая
в такт музыке. Скрипач учтиво улыбался, когда, подходя к тому или другому
любителю застольного веселья, получал чаевые, и ретиво ударяя смычком
по струнам, исполнял заказ. Старая Скрипка, жалуясь и плача, умоляла своего
хозяина о передышке, а он вновь и вновь заставлял ее петь. Она пела горько
и надрывно, и ее отчаянно печальная мелодия совсем не была созвучна бравурному
хмельному веселью посетителей трактира. Словно чувствуя чужеродность Старой
Скрипки своим потрепанным душам, они ругали Скрипача, принуждая его играть
быстрее и веселее, и он разрывался между напором заказчиков и норовом
Старой Скрипки. Хмель ударял в мозг, и громкие, почти орущие, голоса заглушили
слабеющие звуки изнемогающей от усталости артистки. Скрипач присел, чтобы
перевести дух, положив инструмент перед собой на стол, обхватив двумя
руками раскалывающуюся от боли голову.
Каждый вечер он прикасался к упругим струнам, чтобы играть в убогом трактире,
для этих людей, с огрубевшими обветренными душами, сезонных рабочих, заезжих
путников, ночных гостей. За свою жизнь он переменил много инструментов,
но ни у какого из них не было такого сложного характера, как у этой Старой
Скрипки. Ему казалось, что тут, в кабаке, ее струны впиваются в подушечки
его пальцев с каким-то остервенением, становятся жесткими и неподатливыми.
Иногда он выходил с ней на улицу, и там голос Старой Скрипки становился
иным, какие-то проблески света появлялись в выводимых ею мелодиях. Скрипач
никогда не играл по нотам, он не знал нотной грамоты. С детства слышавший
народные напевы, бывая на свадьбах да торжествах, впитал он в себя ритмы
и мотивы родной земли, и передавал их, прикасаясь смычком к струнам. У
него долго не было своего инструмента, и он играл на чужих, взятых на
прокат, пока несколько лет назад хозяин трактира не предложил ему вместо
жалованья эту Старую Скрипку, что осталась после смерти одного уличного
музыканта в оплату долгов. Скрипач думал, что обретет добрую подругу,
а обрел норовистую спутницу.
Старая Скрипка не выносила запаха душного трактира. Привыкшая со своим
прежним хозяином играть на уличных праздниках и карнавалах, она задыхалась
в этом замкнутом пространстве. Ей казалось, что хмельные испарения проникают
прямо во внутрь древесины через трещины лака, вызывая зуд, хрип в голосе.
Она сопротивлялась изо всех сил, когда смычок и пальцы Скрипача заставляли
ее сопровождать пьяные излияния посетителей трактира, и лишь сострадание
к больной жене этого пожилого человека, от заработка которого зависела
жизнь той женщины, заставляло Старую Скрипку, кряхтя и вздыхая, ублажать
своими звуками тех, кто покручивал пальцами серебряную монетку.
В разгар веселья в трактире появился странный человек. Он не был похож
на завсегдатаев этого заведения и на тех путников, которые тут обычно
останавливаются. Опрятно одетый, в черной дорожной накидке и шляпе-котелке,
невысокий, с выразительным морщинистым лицом, глубоко посажеными глазами
и аристократической бледностью, он составлял резкий контраст с этими круглолицыми,
жилистыми, плотно сбитыми людьми, сидящими за столами. Посетитель снял
котелок, обнаружив скрываемую им лысину, с трудом нашел свободное место,
и попросил принести ему стакан воды. Официантка удивилась этому заказу,
но выполнила его. Странный человек сидел долго, то ли кого-то ожидая,
то ли о чем-то размышляя, ничего больше не заказывал. Потом встал, вышел
на крыльцо, но вскоре опять вернулся. Занял свое место и сидел молча.
Веселье немного поутихло. Люди, разморившись, начали скучать. Игра Скрипача
им надоела, и они стали искать себе новое занятие. Вдруг кто-то обратился
к сидящему за столиком заблудшему путнику, удивляясь, почему он один,
ничего не ест, не пьет. Тут же последовало предложение угостить незнакомца.
Предлагающий уже, не совсем понимал смысл собственных слов, а его сосед
по столику, вмешиваясь в разговор, заверял, что эту честь он хотел бы
оставить себе, и что его угощение будет вкуснее. Из-за этого оба благодетеля
чуть не подрались, и странный человек, чтобы успокоить их, сказал, что
благодарен обоим, но не сможет принять дар ни от кого. Настойчивость завсегдатаев
трактира была пугающей, и путник понял, что лучше уступить. Официантка
принесла кружку пива и жаркое, и странный человек, который был, в самом
деле, голоден, съел это незамысловатое угощение.
Но вскоре угощающие сменили милость на гнев и под хмельное "ты меня
уважаешь?" стали требовать от незнакомца ответных проявлений любви
и великодушия. Незнакомцу нечего было дать взамен, и он подошел к уставшему
Скрипачу, попросив у него скрипку. Взял инструмент, провел смычком, проверив
строй, повертел колок, подтягивая струны, и приготовился к исполнению.
Его движения, жесты и поза выдавали настоящего Маэстро.
Старая Скрипка вздрогнула, когда рука музыканта обхватила ее гриф. Было
в этом обхвате какое-то незнакомое для нее ощущение. Сильный и уверенный,
он в то же время внушал спокойствие и доверие, и ей хотелось покориться,
отдаться его воле. Маэстро провел смычком по струнам - и первые звуки,
облагороженные мастерской техникой исполнения, заполнили зал трактира.
Старая Скрипка не слышала раньше этой музыки, не выводила таких мелодий.
Звуки были протяжные и глубокие, проникающие в глубины памяти и вызывающие
безотчетное волнение. Вся предыдущая жизнь Старой Скрипки представала
в новом свете. Она почувствовала усталость и одиночество. Низкие бархатистые
ноты дополнились полнозвучьем аккордов, и внутренний голос, певший терзающими
душу терциями, говорил Старой Скрипке, что сейчас, в этот момент, в этой
мелодии, скрыт ее шанс, заложено ее смысложизненное основание. Маэстро
сделал небольшую паузу - и приступил к исполнению второй части. Она была
быстрой, искрометной. Казалось, россыпи счастья, удачи, веселья, не бравурного
и хмельного, а радостного и беззаботного, как капли долгожданного дождя,
ниспустились на слушателей. Старая Скрипка ощутила небывалую легкость.
Ее струны перестали быть жесткими, сделались податливыми и нежными. Тренированные
пальцы музыканта непринужденным пиццикато пробегали по грифу, и струны,
игриво улыбаясь, отвечали кокетливыми звуками, соблазняя чистотой и энергией.
У Старой Скрипки перехватило дыхание от этого безудержного темпа. Сложные
вариации, пассажи и глиссандо Маэстро выполнял без напряжения, светясь
от удовольствия, дыша в такт музыки. И Старая Скрипка рассмеялась. Это
был добрый, искренний, снимающий многолетнее напряжение смех. Капельки
пота с лица Маэстро упали на деку Старой Скрипки, превратившись в ее слезы
радости. Испытавшая в своей жизни немало горьких минут, старая артистка,
вдохновенно пела оду радости, и в звучании одного инструмента словно спрессовалась
вся мощь огромного оркестра.
Вновь сделав паузу, Маэстро приступил к исполнению третей части. Неискушенные
слушатели в трактире, поначалу шумевшие и с ухмылкой взиравшие на неизвестного
музыканта, притихли, побежденные и укрощенные музыкальной стихией. Маэстро
поднял смычок и взял аккорд. Старая Скрипка испытала некий священный трепет.
Новые аккорды были все глубже. Динамика и мощь их нарастали, и казалось,
будто вся сложная гамма эмоций, что таилась где-то в глубинах души Старой
Скрипки, теперь вышла наружу. Если первая часть всколыхнула память о прошлом,
то в этих пронзающих аккордах третей части таилась надежда и мысли о будущем.
Какие-то неясные предчувствия, пророчества, предвестия наполнили сознание,
и Старая Скрипка пела, уже не просто покоряясь рукам музыканта. Она пела
осмысленно, и уверовав. Это была особая, музыкальная вера в очистительную
силу звука, в мощь духа. Маленький мирок трактира вдруг расширился до
размеров вселенского космоса, и мировая скорбь, все драмы и катаклизмы
отступили перед утверждающей верой в возможное перерождение мира. За несколько
минут звучания Старая Скрипка пережила настоящий катарсис, очищение через
страдание.
Маэстро закончил исполнение, благодарным жестом провел по струнам скрипки,
отдав ее Скрипачу. В трактире стояла тишина, слушатели не решались нарушить
ее рукоплесканиями, проводив взглядом уходящего Маэстро. Музыкант вышел
на улицу, и до находящихся внутри трактира людей донесся звук отъезжающего
экипажа. В этот вечер никто больше не заказывал музыки, и Старая Скрипка
лежала отдалась своим думам и переживаниям.
На следующий день в трактире вновь было многолюдно, и охмелевшие посетители
просили Скрипача сыграть им знакомые песни. Эмоциональная память привыкших
к иным ритмам и звукам людей оказалась недолгой, и музыка, что они слышали
вчера, не звучала в их душах, запечатлелся лишь факт встречи с Маэстро.
Но в душе Старой Скрипки та музыка жила, став частью ее самой, и ничто
не в силах было заглушить этого звучания. Наверное, поэтому звуки, выводимые
Скрипачом по заказу, казались теперь еле слышными, безжизненными. Заказчики
требовали играть громче, Скрипач напрягал пальцы, сильно ударял смычком,
но никак не мог добиться ответа от своей напарницы. Когда же очередной
раз он взял сложный диссонирующий аккорд, одна струна лопнула, отлетела
в сторону, оцарапав Скрипача, и Старая Скрипка замолчала. Скрипач не стал
натягивать новую струну. Не могущий повторить игры Маэстро, он чувствовал,
что его спутница больше никогда не запоет в его руках под хмельные трактирные
испарения. Старик положил инструмент в сундук, где лежала какая-то утварь,
и больше никто не слышал голоса Старой Скрипки в этом придорожном трактире.
Шли годы. Сундук, где лежала Старая Скрипка, находился в подсобке. Иногда
туда бросали вчерашние газеты, их которых Старая Скрипка узнавала о блестящих
гастролях Маэстро по разным городам. Порой до нее долетали разговоры работников
трактира. Она больно пережила известие о смерти жены Скрипача, а вскоре
и самого старого музыканта. Через несколько лет умер и трактирщик, а его
заведение перешло в наследство к сыну, который жил в городе, и решил продать
трактир владельцу пивоваренного завода. Перед продажей наследник приехал
осмотреть владения и навести порядок, чтобы выгоднее заключить сделку,
взяв с собой жену и десятилетнего сына. Взрослые осматривали лавки и столы,
напитки, посуду, подсчитывая стоимость неказистого имущества, а мальчик
стал рыться в сундуке. Он удивился находке: среди кучи ненужного хлама
лежала неплохая скрипка. В городе парнишка брал уроки скрипичной игры
у тамошнего музыканта. Решив порадовать родителей, он протер смычок, сдул
пыль с инструмента, не очень-то смутившись отсутствием на ней четвертой
струны, настроил, повертев заржавевшие колки, и сыграл несколько нот.
Пролежавшая годы в пыльном сундуке, Старая Скрипка, чихнула, сначала что-то
просипела, но вскоре обрела свой голос, и стала помогать мальчишке, выводившему
мелодии на трех струнах. В детских, еще неокрепших движениях чувствовалась
рука будущего музыканта. Его слух был тонким: юноша не фальшивил, не заставлял
скрипку морщиться от неправильно взятых нот. Старая Скрипка почувствовала
в этом мальчике искренность и открытость прекрасному. Ее сердце трепетало,
а парень с каждой новой нотой делал для себя новое открытие, вслушиваясь
в голос своей собеседницы, улавливая тончайшие оттенки и интонации. Старая
Скрипка разразилась слезами умиления: в этом юном музыканте скрыт талант
Маэстро. Мальчик, обрадованный таким близким контактом с найденным инструментом,
захотел взять Старую Скрипку домой, и родители охотно согласились.
Не найдя футляра, мальчишка укутал скрипку в изношенную портьеру, и счастливый,
бережно прижимал к груди свою новую учительницу. Старая Скрипка знала,
что он станет хорошим музыкантом, будет выступать в концертных залах и
иметь успех. Ему закажут инструмент у известного мастера, и новая спутница
будет блистать с ним на сцене, плакать, веселиться, философствовать. Ее
же, старую подругу, он будет хранить у себя дома, в память и благодарность
за первые уроки и этапы становления. На ней, возможно, будут играть его
дети, а, может и внуки. Но мысли о собственном скромном будущем не омрачали
радости Старой Скрипки. Предвкушение счастья от прикосновения к великой
Музыке и общения с будущим Мастером наполняло ее душу. Вновь, как тогда,
в руках Маэстро, она пережила нечто, подобное катарсису. Ей дышалось легко
и свободно под выцветшей пыльной портьерой вблизи учащенно бьющегося сердца
юного музыканта.
23 сентября 2002 г.